Деревенский бунт - Страница 144

144

Председатель сурово погрозил пальцем:

– Ты, дед Бухтин, язык-то придержи, знашь-понимашь, а то вмиг укоротим. У нас теперичи плюрализм… Это тебе не совецка власть, чтобы глотку драть…

* * *

С резными наличниками и карнизами, причелинами и полотенцами, добротная бригадирова изба солнечно сияет свежими венцами; и с высокого речного берега пристально озирает село Ботало вольно отпахнутыми окнами. На лавочке возле черемухового палисада посиживает бригадир, рядом – конюх с уздой.

– Ну, чо, Демократка дурит? – улыбнулся бригадир.

– Кого дурит?! – Конюх гневливо взметнул руки. – Совсем с ума сдурела… Чо деется на белом свете!.. Глаза б мои не глядели… Зашёл я вчерась на конюшню, а та-ам!.. Мамочки-родны!.. Свобода и сплошная демохратия. Лихо смотреть. Мне аж тошно стало…

– Бардак, поди?..

– Во-во, пыль столбом, дым коромыслом, не то от пляски, не то от таски. Короче, охальная демократия… Кобылица наша, как прослышала по сарафанному радиву, что из США к ней хахель едет, Де Билл звать, дак вроде с печки упала. Совсем рехнулась гнедуха. Хвост кудрями завела, а из гривы таку, паря, копну начесала…

– Ты, дед, отстал от жизни, – растолмачил бригадир, – это же мода американская. В нашей цирюльне так и прописана: «Ни одна я в поле кувыркалась…»

– Слыхал… Ишо говорят: «Я у мамы дурочка…» Дак чо дальше… – продолжил конюх. – Ладно, завилась, начесалось, на то и кобылица молодая, чтоб дурью маяться. Дак чо удумала, дикошара… Из хольшовых кулей… в их комбикорм свиньям возили… шаровары замастрячила. Кажись, лосины звать, вроде как у лося… А на круп, язви ее в душу, нашлёпку прилепила: американский флаг – вроде полосатой матрасовки або лагерной пижамы. Да… А губы-то, паря, губы-то свёклой намалевала… прямо как эта… прости, Господи. – Конюх набожно перекрестился. – Да курит ишо и жувачку изо рта не выпускат. Да такие пузыри надуват – поросёнок чуть со смеху не пропал. Едва отвадились…

– Этот поросёнок-то – беженец из суверенного колхозу? – спросил бригадир. – При конюшне столовался?..

– Во, во, он самый… квартирант… Дак чо, увидал поросёнок – Демократка пузыри надуват, – так и давай со смеху кататься. Как ишо не помер, бедолага…

– Да-а-а, паря, дела, как сажа бела. – Бригадир осерчало поскрёб затылок. – Но чо будем делать?.. Ты у нас, дед, голован, да ишо и принародно избранный конюх, так что решай…

– Я, Громобоюшко, так смекаю: когда американский Де Билл дотащится до нашего сибирского колхозу, это сколь же воды утечёт?! Покуль трава растёт, корова сдохнет…

– И то верно… А колхозу приплод нужен… позарез.

– Дак я, Громобоюшко, прикинул хвост к носу и решил: надо тёмной ночкой, когда ещё черти в кулачки не били, пойти супротив рекомендаций дорогого американского руководства; надо отвести Демократку к жеребцу Соколу… Авось подсобит заради конского поголовья и гужевого транспорта.

Бригадир с удивлением и восхищением оглядел мелкого конюха:

– Ишь ты, дед Бухтин!.. И борода лопатой, и ума палата. Тебе бы, дед, не навоз убирать, а в Думе заседать…

Конюх досадливо отмахнулся:

– Мне и при конях ладно… Перво-наперво, Ильюша, ночку надо выбрать, чтоб теме-е-ень, хошь глаз коли…

– А это ишо почо?

– А чтоб американцы нас со спутника не углядели. А то шарахнут сдуру, как по Ираку, або Сербии, дак, паря, и костей не соберёшь.

Бригадир опять подивился конюховой сметке:

– Ишь ты, всё прикинул. Вот тебе и дед Бухтин, вот тебе и баешник-бодяжник.

Конюх скромно опустил глаза долу:

– Бодяжник бодяжнику не ровня. Один балагурит для потехи, чтобы зубы мыть, а другой грусть-тоску разгонит и уму-разуму научит.

– Ладно, дед, поведём Демократку к Соколу. А там уж чо будет, то и будет. Либо сена клок, либо вилы в бок.

– Ничо-о, Бог не захочет – и прыщ не вскочит. – Дед Бухтин перекрестился.

* * *

Поздним вечером бригадир и конюх вошли в конюшню – и оторопели: на столе четверть самогона и закуска; у Демократки губы накрашены сиреневым цветом, грива стоит дыбом, сама крупом вихляет, будто в её холщовые лосины крапивы напихали, и ревёт лихоматом, вроде по-аглицки поёт. А козёл Борька… дурак дураком… перевернул помойный таз и наяривает по дну берёзовой колотушкой, а рядом коза Ада вихляется под Борькин барабанный бой. Короче, не конюшня, а дом кверху дном… Бригадир увидал бедлам и аж весь остолбенел; стоит как столб вкопанный и одно лишь молвит:

– Ну, кобыла, а! Ну, Демократка!.. Нагляделась видиков. Образ жизни ведёт… шалава… Кого ты орёшь, как сумашедчая?! Кого ты базлашь лихоматом, башка мякинная?!

А Демократка пуще заревела под Борькин бум:

Я буду плакать и смеяться,
Когда усядусь в «мерседес».
Американ бой,
Возьми меня с собой!

– Это она американского жеребца поминат, Де Билл который, – пояснил конюх бригадиру, и тот плюнул через левое плечо, где незримо крутится-вертится анчутка беспятый.

– Ты, Демократка, как пень в поле, дурная, хошь и тело нагуляла… Да ты же, мякинная твоя голова, эдаким крупом «мерседес» в лепёшку раздавишь. И этого… дурака американского… и того раздавишь, как клопа…

– Оне же малахольны, эти самые американцы, – пояснил конюх. – А ты же у нас дева – о! В воротья не пролазишь. Да с твоими телесами, девча, токмо на завалинке сидеть. Орехи щёлкать. А ты «мерседе-ес»… А лучше, дева, пойдём к Соколу. Окрутим вас ладком и мирком…

– Почо тебе Де Билл американский?! – завершил беседу бригадир.

Взвыла Демократка благим матом:

– Чума красно-коричнева!.. Не смей оскорблять Америку! Ноне свобода и сплошная демократия. Ко мне Де Билл американский едет… Бойфренд… А ваш Сокол – сталинист и монархист, чума красно-коричнева!.. У его вся родова из белой конницы.

144