Деревенский бунт - Страница 145

145

– Ах ты, курва с котелком!.. – осерчал бригадир. – Ты у меня, дика барыня, счас по-другому запоёшь. Извадили тебя – талдычили: эли-итная, эли-итная… Совсем из дуги выпряглась… Я тебе такую чуму покажу, век будешь помнить.

– Не сме-ете, – заблеял козёл Борька. – Права кобылы нарушаете. Я буду в Америку писать…

– Дак это ты её, дуру, подучил. От, обормот, а! Сам баламут и народ баламутишь. Права захотел?.. На, получай!..

Подхватил бригадир совковую лопату, чем навоз выкидывали, и ка-ак саданул Борьке по рогам, тот аж на задние копыта сел и глаза удивлённо вылупил. А как очухался, опять заблеял:

– Права козлины нарушашь. Вот как в «нату» напишу, да как пригонят «голубые каски» в ваш колхоз поганый, так от вашего колхозу одне пеньки останутся.

Взбеленился бригадир и опять схватился за совковую лопату. Тут бы козлу Борьке и смертушка, да успел ноги в горсть и дёру вслед за козой Адой.

– А теперичи, милая, за тебя возьмусь, отбуцкаю берёзовым дрыном, и вся дурь вылетит, – посулил бригадир кобыле и долго чикаться не стал, ухватил ремённые вожжи… благо не дрын – и давай охаживать Демократку, учить уму-разуму; учит да ещё и приговаривает: – Толк-то есть, да не втолкан весь.

Вот и втолкал весь. Отбуцкал, так с её дурь махом и слетела, вместе с нашлёпкой американской; шёлковая стала… Оно, конечно, по-первости воем выла. А бригадир ишо и подразниват:

– Поплачь – дам калач, повой – дам другой.

И конюх приказывает:

– Батожье – древо Божие: терпеть можно.

– Ты, дед, расчеши-ка ей пакли, а то они у ей, что кочка на болоте. Да помаду свекольную сотри, чтоб Сокол не испужался…

И хотя Демократка сперва противилась, все же конюх крупным гребнем расчесал кобылью гриву, холстиной утёр морду и довольно оглядел гнедуху:

– О, теперичи и на лошадь похожа, а то была чисто блудня вавилонская, прости господи…

Поревела-поревела Демократка, да и утихомирилась. Деваться некуда. Взяли мужики её под уздцы и повели к жеребцу Соколу…

* * *

Конюх потом вспоминал:

– Повели мы Демократку к Соколу, а ночка, паря, тёмна-тёмна, хоть мажь на сапоги заместо дёгтя. И спутник американский низко над колхозом спустился. Высматриват, змей летучий, чо в колонии творится. Видит, зашевелились, а чо удумали, разобрать, паря, не может. Да… Психует, лампами моргат. Того гляди перегорит ишо…

Бригадир погрозил спутнику кулаком:

– У-у-у, тарелка хренова!.. Дождёшься, шайка банная. Вот бердану-то почищу, картечью заряжу, дак и сшибу тебя, керосинка лешева…

На бригадировы глаза вывернулся берёзовый сук, Громобой подхватил сук, прицелился в спутник, вроде из ружья, нажал курок, и послышался бывалому солдату вой падающего самолёта и взрыв…

А конюх по-житейски рассудил:

– Вот, паря, многим эти тарелки видятся… которы неопознанны, американски, НЛО звать… А по мне дак с кашей бы тарелка опустилась. С гречневой… Или чо, у тарелок летающих кишка тонка, чтоб с кашей… с гречневой?..

Бригадир прижал палец к губам и покосился на конюха страшными глазами:

– Тише, дед, не бухти!.. Не дай бог, высмотрит… А то, в сам деле, шарахнет, как по Сербии… Устроит нам Ирак, бандюга…

В соседней деревеньке встретил мужиков тамошний конюх и провёл к Соколу. А жеребец по конюшне похаживает, копытами постукивает, из ноздрей дым валит, из-под хвоста головёшки летят, эдакий Сивка-бурка – вещая каурка.

Конюх удивился:

– От ить, паря, реформы свалились от нашего дорогого американского руководства – голод, холод; иные жеребцы копытья отбросили, а Соколу хошь бы хны. Соломой да свежим воздухом кормится, а гляди, паря, кака силишша в жеребце играт. Тут американскому Де Билл и делать некого…

Ладно… Лишь заикнулись мужики про Демократку, Сокол на дыбы:

– Я, паря, не знаю, с кем она ишо гуляла… Слыхал, демократка ишо та…

– Ты, паря, не переживай, – успокоил бригадир. – Она же демократка-то по дурости своей, да и без году неделя. Не успела развратиться… Да я её маленько поучил… вожжами, лишню дурь-то выбил… На конную тягу переходим – лошади нужны…

* * *

Конюх вспоминал потом: «Короче, паря, огулялась Демократка. Ожеребится, будет приплод от Сокола вопреки нашему дорогому американскому руководству… И не пьяницы, не тунеядцы. Сокол – трудяга, и в рот не берет, и не любит тех, кто пьёт… Придёт времечко, будет у нас в колхозе и табун лошадей… Ладно… а третево дни встречаю Демократку: ожеребилась, с жеребёнком по лугу гулят. А я её давненько не видал – на летнем пастбище жила…»

Увидела гнедая конюха, весело ржёт:

– Здорово, Мартемьян Иваныч!

– Здорово, Демократка!

А кобыла машет гривой:

– Обижаешь, Мартемьян Иваныч… Я же фамилию сменила. А то чо же, дали кличку срамну – Демократка. Как ишо Приватизацией не обозвали. С их бы стало… А пишусь я, Мартемьян Иваныч, ноне по отцу – Гнедуха. Да у меня и масть такая – гнедая…

– Вот оно и ладно, – улыбнулся конюх.

– И какая же я дура была набитая, – помянула старое. – Стыд и срам сказать, тошнее вспомнить. На придурка американского позарилась. А здесь такой Сокол скучал…. Так что спасибочко вам. Вы мне с бригадиром теперь что отцы родные. Из такой беды выручили…

– Жеребёнок-то здоров?

– Здоро-овенький… весь в папашу… Сокол вылитый. От темна до темна носится, как угорелый, не приляжет…

Конюх потом вспоминал: «Вот такая, мужики, петрушка вышла. Детектива охальна… А этот жеребец американский – Де Билл звать – до нашего колхозу всё ж таки добрался. Но, скажу я вам, мужики, против нашего Сокола – тьфу, соплёй перешибёшь. Вроде и на добрых харчах жил, а такой задохлик. Ветром качат. Не в коня, видно, овёс… Ну, прикатил к нам этот Де Билл американский. Сунули мы Де Биллу древнюю кобылицу – Роза Люксембург звать. Присидатель кличку дал ишо при социализме. А поменять забыли. Но мы её просто, по-улишному, Розой кликали. Старая, старе поповой собаки… столько и не живут… Роза по конюшне идёт, а я следом за ней песок подметаю – сыплется же… Хотели мы Розу на шкуру сдать, а тут – на тебе, сгодилась на старости лет. Окрутили мы её с американцем – и все довольные…»

145