Посудачили конюх с Гнедухой, дед ушёл, но явился козёл Борька, пьяный в дымину, и горланит на всю улицу, горлапан:
– Иде свобода, иде демохратия?!
– Чего, Обалдуй, ревёшь, как недорезанный?.. Опять в стельку пьяный?! Опять куролесишь?!
«А Борьке было с чего веселиться?! – вспоминал конюх. – В наш колхоз прикатил американский президент… как его?.. Убил Клином или Дебилл Клином… вышибло из памяти. Но вроде Клин… У присидателя колхоза гостил. А тот убился, в лепепешку расшибся, не знал, в какой угол посадить, чем отпотчевать. Напитков, наедков, полон стол. А из каких сусеков нагрёб, леший его знат, ежели колхоз на ладан дышит, ежели колхозники уж год зарплату в глаза не видели. На подножном корму перебивались… Ладно… Присидатель-то подпил, и толи с дуру, то ли в лапу ему сунули, старые пашни взял и отдал американцам под ихний полигон – чуму красно-коричневу бомбить… Посулил и сенокосные луга… Ладно… А Борька… тоже, паря, подпил… пляшет перед Клином и срамные частушки горланит.
Пароход плывёт,
Прямо к пристани.
Будем рыбу кормить
Кумунистами!..
Мужики поплевали на соромщика, а Клину, паря, глянулись частушки, посулился в Америку взять. И взял бы, да Борька возьми и загуляй на радостях. Запился в доску. Уж и паспорт загранишный справил, деньжонками разжился, уж и сидел на чемоданах. Дак нет, зараза, упился пьяней вина и пошёл по деревне куролесить – блудный дом искал. А у нас в деревне где его найдёшь?! У нас народ тёмный, по старинке живём… Не нашёл Борька блудный дом, разорался: и де свобода, и де демохратия?! И за что кровь проливали, ежели публишный дом в деревне не открыли?! И открыл бы, с Борьки сталось бы – да беда с им вышла… Встретил Гнедуху, колхозная кобыла, хотел вписать её в публишный дом. А Гнедуха – лошадь колхозная, старорежимная… в сердцах-то возьми, да и лягни Борьку… да прямо, паря, в «имущество» и угодила… При смерти лежал. Но одыбал, а радости мало: инвалид – и без «имущества». А кому в Америке козёл нужон, ежели без «имущества»?! Но чо, пришёл в правление колхоза, слезьми уливатся, взад просится. Пожалели, оформили козла сторожем, капусту караулить…»
Ранним утром бригадир и конюх посиживали на лавочке возле правления и глядят: мамочки родны – козёл Борька мимо конторы ковыляет и поёт слезливо:
По приютам я с детства скитался,
Не имея родного угла.
Ах, зачем я на свет появился?
Ах, зачем меня мать родила?..
– Здорово, Обалдуй! – крикнул бригадир. – Куда в такую рань копыта навострил?
– В Америку, поди… – съязвил конюх.
– Ага, в Америку… – досадливо отмахнулся козёл Борька. – Пенсию оформил… по инвалидности… Да пенсия-то – слёзы, кот наплакал. Даже на сено не хватат… Хочу опеть в колхоз вписаться… – Козёл жалобно, с надеждой заглянул в бригадировы глаза. – Может, того… Илья Егорыч, может, в бригаду возьмёшь?.. Слезьми прошу…
Бригадир почесал в затылке и со вздохом покачал головой.
– Даже и не знаю, Обалдуй, куда пристроить тебя. Ненадёжный ты козёл… – в поле ветер, в заде дым.
– Исправлюсь, какие мои годы…
– Да и пьёшь, пока мордой в грязь не упадёшь.
Конюх согласно кивнул головой:
– Утром зайдёшь к нему в стайку, а он уже лежит – рога в пол, пьяней вина.
Козёл Борька чиркнул ладонью по горлу:
– В полной завязке, мужики, вшился…
Сжалился конюх, попросил бригадира:
– Ладно уж, Громобоюшко, пожалей козла. Оформи сторожем, капусту караулить. А там поглядим… А где твоя коза дачная? Ада, кажись?
– В Израиль сбежала…
– Ладно, мужики, хва трепать языком, что хвостом, – осёк бригадир. – Счас явится присидатель, будет прихватизировать колхоз. Дадим Варнаку ограбить нас средь бела дня?
Конюх встрепенулся петухом:
– Дадим… по толстому загривку. И будет не богат, а горбат… Не-е, бери, Громобоюшко, власть в свои руки. На тебя надёжа…
– Колхозники тебя, Громобой, все поддержат, – заверил козёл Борька. – Я в перву голову…
В контору рысью пробежал председатель с портфелем под мышкой, велел правленцам зайти в кабинет и, когда те уселись на лавке, сказал:
– Надо нам, господа скотники, пастухи и конюхи, колхоз приватизировать. Я скупаю все акции. Но коль наш колхоз – добро бесценное, беру даром.
Бригадир возмутился:
– Да вы и так растащили весь колхоз кто за гриву, кто за хвост. Каку холеру у нас ишо прихватизировать?!
– Земля осталась, – ответил председатель.
– Всё хошь прибрать к рукам на пару с Конским Врачом…
– Сообщаю: Конского Врача… то есть Агдама Фрейдыча Бухло я послал к Анаше Героинычу налаживать скотско-азиатские сношения.
– Понятно… Значит, хошь всё прихватизировать в свой карман. А нам шиш…
– Смолоду шараборил по чужим дворам, – вспомнил конюх. – Бывало, чо худо лежит, у его уже и брюхо болит, стибрить охота… Бывало, ишо и помолится на ночь глядя: «Господи, в чужу клеть впусти, помози нагрести да вынести…»
Бригадир грозно вздыбился над председателем:
– Я те чо, Варнак Горыныч, скажу: колхоз наши деды с отцами создавали… потом и кровью. И нам передали. И не тебе распоряжаться народным добром.
– Шта эта ишо за демога?! – привычно заревел председатель. – У нас теперичи сплошная демохратия, слобода слова, и не сметь мне перечить… Заводы и фабрики добры люди давно уж прихватизировали, пора и за землю браться… Так что, подпишите, что согласные насчёт прихватизации земли.
– У нас ничего не осталось… – зло сказал бригадир.
– Да уж, ни чирка, ни обутка, – досказал конюх
– …ничего не осталось, кроме земли. Наши отцы и деды за землю головы сложили…